На фото: Нина Митецкая, мать Александра Митецкая, отец Василий Митецкий
98-летней блокаднице Митецкой Нине Васильевне не нужно перебирать фотографии – все в памяти. Человек поистине уникальной судьбы, пережившая жесточайшие жизненные испытания, впервые решила публично поделиться фрагментами своей судьбы накануне 75-летия Великой Победы.
Как началась Великая Отечественная война Нина Васильевна помнит прекрасно.
“17 июня 1941 года, за несколько дней до объявления войны, я закончила 10 класс. 21 июня с утра мы с подружками отправились в пригород Ленинграда – Озерки, искупаться. О том, что началась война, мы узнали, вернувшись в 2 часа дня, – толпы горожан стояли у репродукторов. Тогда впервые увидели самолеты со свастиками. Я побежала домой. Чудом успела забежать в подворотню – начался обстрел на бреющем полете. Странно, но страха не было. Все как не на самом деле, когда тебе 19 лет…”
В конце июля – начале августа Нину Васильевну, на тот момент успевшую поступить в Горный институт, с другими студентами отправили далеко за город – копать траншеи.
“В местном ЖКО выдали лопаты, централизованно отвезли, вечером разместили в школе. Поработать с утра мы так и не успели. Помню, как с утра в здание буквально влетел офицер, закричав на бригадира: “Почему до сих пор гражданские в здании?! Немец в 3 километрах! Чтоб через минуту никого здесь не было!” И мы побежали. Наверное, никогда так не бегала – через несколько минут нас стали настигать мессершмиты на бреющем полете, скольких тогда убили, кто теперь скажет. Чтобы не потеряться под покровом деревьев, бежали вдоль железной дороги”.
Голод. К голоду у Нины Васильевны отношение особое, как со страхом: его практически не было даже в самый лютый декабрь 1941-го, до открытия Дороги Жизни.
“Я росла хилым, болезненным ребенком. Толком ничего не ела. Продуктовые карточки нам выдали через три дня после объявления войны. Блокада началась ближе к зиме. Давали хлеб, сахар, кагор – чтобы “держать” гемоглобин. Мама Александра Ефимовна была портнихой высочайшего класса – к ней выстраивались очереди из жен военных летчиков. Когда стало туго, мама меняла отрезы дорогостоящей ткани на еду. Отец Василий Иванович работал на спичечной фабрике, из-за изнуряющего труда ему тяжелее всех было. В декабре он уже был дистрофиком, домой почти не приходил. Накануне смерти пришел домой, когда уже темно было. Сказал, что несколько часов не мог найти дорогу домой – сознание мутилось. Попросил папирос. Отец так и уснул навсегда, не докурив папиросу. На сбережения, мы выкупили ему место для могилы на Смоленском кладбище. Родная сестра отца работала в столовой, почему она не спасла его – не известно…”
Все это самое суровое время Нина Васильевна работала от института на копке рвов. Тем не менее, спустя годы, ее так и не признали защитником Ленинграда – в архивах не сохранились данные. Когда до Нины Васильевны дошла весть об эвакуации от института, было уже поздно – студентов и преподавателей уже вывезли. Решение о плановой эвакуации от ЖКО Нина Васильевна с матерью Александрой принимали уже вдвоем.
“Мама была невероятно отважной: тушили упавшие на крышу дома фугасы. После очередной бомбежки у матери на нервно почве стали отказывать ноги. Оставаться нам в городе дальше было просто невозможно – на кону стояла жизнь матери. Мы были очень слабы, есть было практически нечего, пайка не хватало: собирали картофельную кожуру, варили столярный клей. Сейчас говорят: во время блокады были случаи каннибализма, мы о таком даже не слышали. Некоторые ели домашних животных. Мы бы никогда не смогли. Наш кот Треф умер в квартире. От голода.
В апреле 1941 года мы обе уже были дистрофиками, так что максимально разрешенные 50 килограммов вещей с собой унести бы не смогли. Взяли только самое ценное: ткани. Остальные ценности – иконы и золото – так и остались в квартире. Навсегда покинули квартиру на улице Апочинина. По Дороге Жизни через Ладогу машины с людьми ехали уже по колеса в воде – лед таял. Нам повезло, нас не разбомбили, не утонули. Несколько дней нас и наши вещи пропаривали от вшей. Потом месяц ехали в товарняке на Северный Кавказ. В эвакуацию. На Кавказе нас определили в станицу Шведино, в беднейшую семью. Очень медленно привыкали к нормальной пище. Мама срывалась – ее увозили в больницу с колитом. Второй раз колит после съеденной ряженки ей пережить не удалось. Похоронила маму, осталась работать в колхозе. Потом пришло письмо от родной сестры матери из Уфы, и я уехала”.
В Уфе Нина Васильевна работала учителем начальных классов, потом переехала в Великий Новгород. И тут заразилась тифом.
“Помню, как шла по тропинке мимо минных полей в госпиталь. Когда проходила через мост на реку Волхов, увидела пленных немецких офицеров. Они свободно гуляли, разговаривали. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно. В госпиталь я пришла с температурой 40. Врачи были шокированы тем, что я на своих ногах прошла три километра. Меня там долго лечили, занесли инфекцию, начался абсцесс. За это медсестру потом отправили на фронт”.
О том, что было 9 мая 1945 года рассказывает с восторгом: на улицах совершенно посторонние люди обнимались, плакали от радости.
После выздоровления в Великом Новгороде Нина Васильевна не осталась – в 1946 году вернулась в Ленинград. Но в родном город она осталась одна, родные умерли: больше ее ничто не держало, она уехала в Литву. Закончила курсы бухгалтеров и 12 лет работала там в сфере заготовки зерна. После – уехала на Целину в Восточный Казахстан.
Личная жизнь у Нины Васильевны так и не сложилась. Но судьба подарила ей дочь – Наталью. В 1975 году они переехали в Усть-Каменогорск. Сейчас блокадница живет вместе с семьей в село Прапорщиково Глубоковского района.
Поистине, Нина Васильевна – человек с удивительной судьбой. Она имеет знак “Житель блокадного Ленинграда”, медаль “300-летие Санкт-Петербурга”, значок “Ударник коммунистического труда” и все юбилейные медали. Не смотря на все тяготы, она не потеряла оптимизма и саркастического юмора. Говорит, у нее есть все, что нужно: семья, забота, любимые новости по телевизору. Ко Дню Великой Победы блокадница желает одного: чтобы ужасов войны никому не довелось пережить.
